Национальный бизнес-цикл. Украина

Л.Бальцерович и И.Миклош говорят о прошлогодних усилиях правительства. Но почему их в упор не видел МВФ, более полугода отказывая нам в кредитах?

На горизонте забрезжил просвет. По данным Госстата, в первом квартале 2016-го промышленное производство выросло на 3,7%. Уже в апреле Национальный банк выкупил на рынке почти 680 млн долл. Гривня к доллару укрепляется. Президент заявил, что экономика начинает оживать, а война — теперь не причина для кризиса. МВФ прочит рост отечественного ВВП. Ему вторят польский и словацкий реформаторы, снискавшие признание за свои успехи.

Кого благодарить за эти новости? Л.Бальцерович и И.Миклош говорят о прошлогодних усилиях правительства. Но почему их в упор не видел МВФ, более полугода отказывая нам в кредитах? И почему же тогдашний министр финансов еще в феврале оправдывала жесткость Фонда, указывая, что “денег без реформ не дают”?

Сюрреализм или пасхальное чудо?

За 11 месяцев Украина заключила с МВФ две (!) финансовые программы (апрель 2014 г. — Stand-by, март 2015 г. — EFF). Однако обе были привычно прерваны, едва начавшись. Наобещав с три короба, мы выбирали по два транша, после чего выяснялось, что обязательств в полном объеме никто не выполняет. Это вело к приостановке работы миссий Фонда. ВВП Украины за два последних года упал на 6,6 и 9,9%.

В стране махровым цветом цветет коррупция, о которой публично рассуждают не только иностранцы и журналисты, но и… первые лица государства. Международные кредиторы публично обвиняют их в параличе закона, и те обещают его реанимировать. Прошлогодняя налоговая реформа провалена. К принятию бюджета-2016 были вынуждены подключиться послы G-7. Часть министров покинула правительство. Парламент ему ставит “неуд”. Министры… возвращаются. Парламентское большинство в руинах. Публичный поиск нового премьера длится два месяца. Из правоохранительных органов увольняют героев громких разоблачений, называя их… реформаторами. Всплывает панамское досье и офшорные компании украинских политиков. Депутаты сетуют на декларативность программы правительства — как прежнего, так и нового. Его состав раздувается на фоне массовых увольнений в госсекторе. Суверенный рейтинг страны держится на преддефолтных уровнях ССС (Fitch) и Саа3 (Moody’s).

И в этот момент, под Пасху, приходит весть о начале экономического роста: ВВП в первом квартале вырос на 0,1%. Не иначе как чудо воскрешения. Но если даже так, чего тогда стоят международные оценки, программы и рекомендации? Да и наши собственные? Ведь когда журналисты говорят об отсутствии экономической стратегии и модели развития страны, правительство опускает глаза долу. А журнал The Economist включает Украину в пятерку стран с “кумовским капитализмом”.

Обычная история

На самом деле это не сюр, не чудо и не плановый успех. А наша обычная история, только в иных декорациях. Если постараться вспомнить, то в Украине все это уже было. И не единожды.

Так, “золотые нулевые” тоже не были отмечены обилием реформ, единством политиков или отсутствием коррупции. Более того, в самый благополучный период (2003—2008 гг.) страну захлестнули революционные выступления, поток компромата и громкие отставки, бесконечные выборы — плановые и досрочные, коалициады, поиск 300 депутатов для преодоления вето президента и внесения изменений в Конституцию, роспуск парламента, мимикрия власти и ее бессилие перед оппозицией.

Тогда же произошел первый скачок цен на российский газ, темная история с их пересмотром, газпромовская блокада Украины и Европы зимой 2006-го, рост инфляции на потребительском рынке до 30% и почти 50% — в промышленности (2008 г.).

И, тем не менее, экономика Украины устойчиво росла, прибавляя в среднем за год по 7%! К августу 2008-го ее международные резервы выросли с нуля до 38 млрд долл., благодаря покупке НБУ валюты на рынке. Доходы бюджета в годовом измерении ежеквартально прирастали на 20—60%! Денег в нем было столько, что правительство стало выплачивать по тысяче гривен каждому утратившему вклад в несуществующем Сбербанке СССР. Сейчас уже звучит забавно, но в первой половине 2008-го НБУ отчаянно отбивался от обвинений в укреплении курса гривни с 5,05 до 4,85 грн/долл. Правительство не нуждалось ни в МВФ, ни в иных кредиторах. Не была ему нужна и помощь НБУ — в 2007 г. гособлигаций в портфеле последнего не было вообще. Уровень же валового внешнего долга оставался весьма умеренным — 50—60% ВВП.

Что обеспечило благополучие тех лет? Удачные реформы, верность идеалам Майдана, помощь МВФ или безупречный контакт правительства с парламентом, президентом и НБУ? А может, четкость геополитических целей? Да ничего подобного.

Финансовое изобилие принес почти трехкратный скачок мировых цен на наше экспортное сырье (черные металлы, зерновые, подсолнечное масло, азотные удобрения). Вслед за сырьевой валютой хлынули иностранные кредиты и инвестиции. И все это — вопреки коррупционным скандалам, политическим войнам и отсутствию национальных ориентиров.

Но каков фундамент, таков и дом: наш местный Эдем растаял в конце 2008 г., когда рухнули внешние рынки и цены на сырье. Глобальный кризис принес Украине едва ли не двукратное падение цен сырья, дефицит внешних кредитов и бегство инвесторов — своих и иностранных.

Тут-то и выяснилось, что вкладывали они не в технологии, а в недвижимость; не в обрабатывающую промышленность, а в банки и торговлю; не в отечественное производство, а в зарубежное, напирая на импорт; не в будущие мощности, а в текущее потребление. Причем ведущую скрипку в этой партии вел частный бизнес. Его тогдашняя свобода поражает и сегодня — вкладчики элита-центров все еще подсчитывают свои убытки. Как, впрочем, и банки-кредиторы с украинскими и иностранными корнями, которым приписывали сверхъестественные знания и особые ноу-хау.

В 2010—2011 гг. сырьевые рынки воспрянули — сказались антикризисные программы США, Европы и Японии. Денежная накачка их экономик привела к перетеканию твердой валюты в периферийные страны. У них вырос сырьевой экспорт и приток финансового капитала. Причем последний был столь велик, что некоторые страны его стали ограничивать, обвиняя индустриальный мир в развязывании валютных войн.

Летом 2010-го Украина заключила с МВФ очередную программу Stand-by. Однако ограничилась первым ее траншем. С одной стороны, она, как и сегодня, не очень-то спешила выполнять свои обязательства. А с другой — полуторный скачок цен на ее сырье позволил восстановить приток валюты, поддержав курс гривни, бюджет и рост международных резервов.

Между тем сырьевая рецессия возобновилась в 2012 г. Падение цен на украинский экспорт продолжалось четыре года, вплоть до последнего момента. За это время гривня обесценилась к доллару втрое, внешний долг превысил 130% ВВП. Государство его обслуживать не может, реструктуризирует, снова ищет помощи МВФ и любых других кредиторов.

Украина переживает очередной сырьевой коллапс, как это уже было в 1998—1999-х и 2008—2009 гг. Разница лишь в том, что теперь у нас нет Крыма и идет война в Донбассе.

Внутренние точки опоры минимальны — былые за годы независимости утрачены, а новых не создали. Надежды же типичны для сырьевой периферии: на новые внешние займы и подорожание сырья. Кто-то это считает экономической политикой. Возможно, и так. Но это политика полной зависимости — от воли кредиторов и сырьевой удачи. А еще… от погоды, как в средние века: мы ведь теперь привязаны к урожаю кукурузы и пшеницы.

Это и есть бизнес-цикл по-украински, в который мы все глубже погружаемся последние 25 лет.

Когда сырье крутит политикой

Сырьевой статус Украины — не новость. О нем пишут не год и не два. Но политически это никто никогда не признавал, так как на местах наши сырьевые бароны не менее могущественны, чем саудовские принцы или шейхи Брунея. И перечить им никто не рискует, идет ли речь об угольных копанках Донбасса, янтарных шурфах Полесья, экспорте леса в Закарпатье или ореховом бизнесе Одессы. Тем более что этих тем легко избежать, следуя модным разговорам о совершенстве рынка, порочном государстве, приватизации и массовой либерализации. К тому же и кредиты МВФ ориентированы на них, а не на развитие микроэлектроники или станкостроения.

Парадокс, между тем, в том, что под сырьевой цикл у нас заточена не только вся хозяйственная жизнь, но и экономическая политика.

Какой, например, она должна быть при падении спроса и производства? Понятно, стимулирующей. Об этом знают все студенты: центральный банк должен наращивать денежное предложение, а правительство — бюджетные расходы с возможным снижением налогов. Книжный примитив? Ничуть нет!

Индустриальные страны сегодня так и поступают. Для преодоления Великой рецессии их правительства выпускали долговые бумаги, которые тут же выкупали центробанки. В рамках таких программ ФРС увеличила денежную базу в 5,6 (!) раза, влив в американскую экономику более 3,5 трлн долл., а Банк Англии в британскую — 375 млрд фунтов стерлингов. ЕЦБ на эти цели выделил более
1,1 трлн евро — после того, как истек срок трехлетних кредитов аналогичного объема. Банк же Японии вообще подчинен “абэномике” — политике целевой накачки денежного предложения.

Как результат, госдолг США в 2007—2014 гг. вырос с 76,5 до 123,3% ВВП, Великобритании — с 55,6 до 117,1%, стран зоны евро — до 92%. В Японии же он бьет мировые рекорды — 240% ВВП (2013 г.).

Цель всех этих усилий одна — сберечь финансовую систему и бизнес, насытив экономику деньгами.

А что в это же время делает Украина? Прямо противоположное! Денежная база почти два года сокращается, бюджетные расходы — режутся, более трети банков — банкроты. И так, с разными вариациями, из кризиса в кризис.

Глупость? В том-то и парадокс, что вроде бы нет! Все дело в нашей сырьевой экономике. Ведь как только она начинает падать, и правительство с НБУ пробуют ее поддержать, так сразу валится курс гривни и взмывает инфляция, поскольку дополнительная денежная масса устремляется на мелеющий валютный рынок. Почему она не идет в сырьевое производство? А кому оно нужно, когда в мире сырьевая рецессия?! И кто станет кредитовать бизнес, чья продукция стремительно теряет в цене?! Если же у сырьевика-экспортера свой банк, то может испариться и сам банк, как “Финансы и кредит”.

Что касается внутреннего рынка, то он болезненно зависим от импорта. Поэтому любая попытка его расшевелить — дополнительный толчок для спроса на валюту, девальвации гривни и роста цен.

Ситуация патовая. Вместо поддержки производства идет борьба за курс гривни и низкую инфляцию. В западне и экономика, и государство. Его политика не только бессильна перед сырьевой рецессией, но фактически ее усиливает, поскольку идет сокращение бюджетных расходов и денежного предложения. И если нет международных резервов, остается лишь уповать на внешние кредиты, административные запреты, отсрочку долга и рост цен на сырье. Так было в 1998—1999-х, в 2008—2009 гг., так есть и ныне.

Ведь чем руководство НБУ объясняет наше текущее оживление? Обвалившейся гривней, убийственной кредитной ставкой, обрезанным бюджетом? Никак нет. Ростом внешних цен на сталь и железную руду! Тот же зависит от экономической активности США и ЕС. А еще от новой программы денежного смягчения ЕЦБ: его процентная ставка снижена до 0%, введены отрицательные ставки по корсчетам банков, а их ежемесячная поддержка увеличена с 60 до 80 млрд евро.

Национальный фатум — наша судьба определяется не в Украине, а на товарных биржах индустриальных стран, в их парламентах, минфинах и центробанках. Роль же родного государства сегодня сведена к сокращению пенсий, пособий чернобыльцам, помощи инвалидам да закрытию детдомов со школами.

А что делать? В сырьевом-то бюджете денег действительно нет. И, что главное, их там не становится больше. Если, конечно, не считать инфляцию.

Сырьевая ловушка

Промышленной стратегии у Украины нет. Основной лейтмотив государства в этой сфере — никаких целенаправленных движений. Вследствие этого сырьевому циклу подчинено не только все производство, но также монетарная и финансовая политика.

Причем сырьевой спад она лишь усугубляет, так как все усилия направлены на ограничение бюджетных расходов и денежного предложения, дабы избежать девальвации гривни и роста цен. Вот и получается, что в самый критический момент мы можем лишь закрывать предприятия, сокращать доходы да плодить безработицу. Но в этом ли смысл антикризисной политики?! Не говоря уж о развитии.

Ратовать за бесконтрольную инфляцию, девальвацию и зашкаливающие дефициты — безумно. В этом отношении наше монетарное и бюджетно-налоговое регулирование выглядит вроде бы логично. Однако противостоять сырьевой рецессии оно не способно! Ведь если кризис — это резкий спад производства, доходов и занятости, то в отечественном арсенале ему нет ни одного контраргумента! А те, что есть, лишь усугубляют падение.

Единственный практический “выход” из этого тупика сегодня… ждать и уповать на восстановление внешних рынков и возобновление роста цен на сырье. Все. Точка.

Сырьевая ловушка — проблема не только Украины. Не нужен специальный анализ, чтобы понять, что в нее сегодня угодили Россия, Казахстан, Азербайджан, Венесуэла, Бразилия, Гана, Саудовская Аравия. Это, по сути, беда всех сырьевых экономик, лишенных глубоких промышленных технологий. Преодолевают ее все по-разному, в зависимости от уровня международных резервов, суверенных валютных фондов, доступа к внешним кредитам, степени развития фондового рынка и т.д.

Однако единственный реальный выход из сырьевой западни — развитие обрабатывающей промышленности. Удается этот индустриальный рывок немногим. Поэтому его считают экономическим чудом. Так было в послевоенной Германии, Японии, Южной Корее, Израиле, Китае. Так было в Соединенных Штатах, где промышленная революция стала возможной только после войны за независимость.

Пойдет ли Украина этим путем или будет и впредь довольствоваться сказками о СОВЕРШЕНСТВЕ СЫРЬЕВОГО РЫНКА, зависит только от нее.

Опыт и уроки

Сегодня между Украиной и ЕС идет спор относительно экспорта необработанного леса. Мы пытаемся на ходу исправить прежние ошибки — поставлять в Европу не сырье, а произведенную из него более дорогую продукцию. Европейцам это невыгодно, они сами хотят снимать промышленные сливки и потому резонно упирают на взятые Украиной обязательства. Этот частный спор предельно показателен: богатые страны прекрасно знают, где источник их благополучия, и всеми силами борются за свое место под индустриальным солнцем. Тем же, кто пребывает в сырьевом болоте, никто не желает зла. Но куда меньше — самим себе такой участи.

Так что это еще и шарж на миф о “пассивном” индустриальном государстве, которое на деле рьяно защищает свой промышленный рынок.

Наконец, приведенный случай заставляет задуматься о том, какой рынок мы сами строим и построили. Сырьевой или промышленный? Добывающей индустрии или обрабатывающей? Сырьевых монополий или конкурентных технологий? Нищенских субсидий или достойных зарплат? Рынок безработных или высокой занятости? Рынок, из которого бегут от безысходности или куда стремятся с надеждой?

В глобальной экономике, условно, есть два сегмента — индустриальных технологий и сырья. И каждый из них по-своему свободен. К свободе какого рынка мы стремимся? Какие технологии мы получили от массовой приватизации? Какие промышленные предприятия нам принесла дерегуляция? Кто и насколько от наших рыночных свобод выиграл?

Вопрос риторический. Ответ на него дают выпускники украинских вузов, тысячами уезжающие за границу. Причина? Им нечего делать в
сырьевой стране. Наш свободный рынок чересчур мелок и беден, чтобы обеспечить их всех работой и приличной зарплатой. Им действительно нужны свобода и конкуренция, но, очевидно, не в замкнутом пространстве нищей сырьевой экономики.

Как, впрочем, и тем, кто остается и видит иные ее возможности.

Реформы и реформаторы

Рынком сырья никого не удивишь, будь он хоть трижды приватизирован, открыт и дерегулирован. Покоряют промышленные технологии. И кто ими владеет, тот обладает миром. А значит, успехом является не поток сырья, а рынок сложной продукции. А это плод обрабатывающей промышленности. Видимо, потому все слышали о реформах Дэн Сяопина и Плане Маршалла, но никто (!) — об отцах украинских свершений, несмотря на 25 лет “радикальных структурных реформ” и все обилие наших “идеологов свободного рынка”.

Результаты их усилий настолько плачевны, что в Украине не найти ни одного политика, готового взять за них ответственность. Это — верный индикатор ошибок не только того, “как”, но и “что” мы делаем.

Их глубину и неприглядность оголила потеря Крыма и части Донбасса. Критическая зависимость от международной поддержки — плод той же промышленной и военной беспомощности. Вектор любого вменяемого государства в таких условиях очевиден — немедленное и приоритетное развитие собственного ВПК. Плюс борьба за осколки уцелевшей промышленности. Здесь полный простор для становления новейших технологий, средств связи, материаловедения, расширения спецпроизводства и экспорта, загрузки простаивающих мощностей.

Так, по сути, закладывал основы своей промышленности и военной независимости Израиль. Сегодня мы готовы покупать у него оружие. И покупаем его у маленькой четырехмиллионной Хорватии, к восторгу не только наших СМИ, но и государственных мужей, пытающихся скрыться за расхожей фразой “все наладит свободный рынок”.

Между тем тут обязано действовать государство — и в части постановки задач, и в части их исполнения. Финансовая сторона вопроса — также его ответственность. Уже перезрел вопрос создания фонда развития за счет отчисления части доходов от экспорта сырья. Подобные фонды — рутинная международная практика. В Норвегии она позволила аккумулировать средства, приближающиеся к триллиону (!) долларов. В Казахстане и России их объем измеряется сотнями миллиардов долларов. В Украине подобный фонд отсутствует по одной причине — некомпетентности государства.

Дополнительным источником такого фонда могут стать приватизационные доходы, а также доходы от управления госсобственностью. Подобный подход давно использует Казахстан.

Саудовская Аравия сегодня планирует продать часть своей крупнейшей нефтегазовой компании Saudi Aramco. Ожидаемая выручка должна стать основой Фонда национального благосостояния с активами более (!) 2 трлн долл., вложенными в неэнергетическую (!) сферу.

Судя по уверениям наших политиков, экономику вот-вот наводнят очищенные от коррупции и офшоров ресурсы. Чем не дополнительный источник для такого фонда?

В мире, помимо этого, накоплен опыт работы национальных институтов развития. Специалисты Всемирного банка обобщали его еще в начале 90-х прошлого столетия. Нельзя сказать, что институты (банки) развития были везде результативны. Однако и удачные их примеры не единичны. Причем не все они относятся к азиатскому региону.

Так, Украина имеет богатую историю успешного сотрудничества с немецким банком развития KfW, основанным еще в рамках (!) Плана Маршалла. Сегодня этот госбанк, один из крупнейших в Германии, активно кредитует нашу экономику. Но вместо того, чтобы перенимать немецкий опыт, мы продолжаем твердить, что это… путь к коррупции. Сложно сказать, чего тут больше — лени, безразличия или собственной неуверенности. Так или иначе, но мы остаемся равнодушными к этому опыту Германии, чего, правда, не скажешь о ее деньгах.

В известном отношении это и понятно — приятнее брать кредиты во Франкфурте, чем добиться немецкого качества от Укравтодора; спокойнее поднять тарифы, чем срезать расценки монополиста; быстрее сократить бюджет, чем повысить собираемость налогов; легче отключить электропитание “Южмашу”, чем реструктуризировать его и загрузить заказами; проще уволить миллион человек, чем обеспечить их работой.

Все это, конечно, так. Тем более когда вокруг уверяют, что это единственный вектор реформ. При этом, правда, никто не говорит, что речь идет о сырьевой бездне. И ни один политик не пытается дать ей свое имя.

Сергей КОРАБЛИН, доктор экономических наук

Джерело: http://ukrrudprom.ua